Мы познакомились в первый же день нашего появления в общежитиях.

Был безоблачный августовский день, сквозь огромные окна холлов наших будущих квартир на крашеный дощатый пол падали лучи солнца. А мы с Ёлкой (хотя тогда она Ёлкой еще не была) пытались затащить свои неподъемные сумки на четвертый этаж второго общежития. История нашего пути в обитель знаний сама по себе достойна отдельного поста, тэгом которого вполне могло бы стать словосочетание «седьмой круг ада» или «отдельно взятый случай, когда жизнь – дерьмо», но сейчас речь о другом.

Итак, мы доползли до дверей определенных нам комнат, по пути обратив внимание на подростка, бродившего по этажу. Коротко стриженый, небрежно одетый, мальчишеские манеры: «Чей-то братишка», - мимоходом подумала я.

А потом этот «братишка» пришел к нам знакомиться:

- Люба, - представился он.

И тогда я поняла, что это – девушка…



До изучения общей-частной психопатологий оставалось два года, но уже тогда, на первом курсе, нам вполне хватало скудных знаний, помноженных на не менее скудную интуицию, чтобы уловить в поведении Любы признаки неадекватности. Во-первых, Люба одевалась, как мальчик. Во-вторых Люба вела себя, как мальчик. В-третьих, Любе нравились девочки. В-четвертых, Люба очень много рассказывала о себе и своих представлениях о жизни такого, что было похоже на правду весьма отдаленно. В-пятых, она была невероятно сильная, зараза. В-шестых… но лучше по-порядку.



С первых же дней Люба решила, что я вполне могу подходить на роль ее близкого друга. На парах, которые проводили для нашего многочисленного курса в самой большой аудитории корпуса, она садилась рядом со мной за первую парту и в унисон с преподавателем начинала грузить меня своими философскими бреднями. Периодически – то ли оттого, что понимала, ее слова не производят на меня сильного впечатления, то ли пытаясь усилить эффект – она доставала свою тетрадку в полиэтиленовой обложке и начинала рисовать на линованных страничках всяких дядек и демонов.

Она как раз пыхтела мне что-то про Врубеля, когда на нас обратила свой суровый взгляд не терпевшая разговоров во время лекций Светлана Сергеевна Миняйло – ум, честь и совесть всего университета. Сначала она чуть не выгнала нас обеих, но потом ограничилась внушением Любе. Я сидела и злилась. Я всегда терпеть не могла, когда мне влетало за кого-то.

Но Любу не останавливало ничего, она совершенно спокойно выносила и молчание собеседника, и колкости в ее адрес, и откровенно ненавидящие взгляды. Терпение ли ее было безгранично или же она умело маскировала свои чувства - никто понять не мог. В любом случае измором она брала какую угодно крепость.



Но, надо заметить, мне еще повезло. Потому как быть возведенным в ранг друзей – сущий пустяк по сравнению с возведением в ранг возлюбленной. А чести этой первой удостоилась Юлька. В ее сторону Люба совершала поползновения, но, к счастью, это длилось недолго.

А потом пришла очередь другой моей соседки по комнате – Аньки. А Анютка у нас оказалась куда более сговорчивой.

Вся ее личная жизнь в крайне скудных, но не терявших красочности фразах выносилась Анькой на публичное девичье обсуждение, как на аукцион, при этом рассказы были настолько подробны и визуально представляемы, что впечатление производили невероятное. Я не исключаю, что Анька чуть привирала, но это уже было не важно, она лепила желаемый образ себя в глазах новых людей, это была отличная возможность повернуть судьбу нужной частью тела и никакие перегибания палки ее не страшили. Люба ее тоже не страшила. Более того, Люба была ей любопытна.

Поэтому вечера, перетекавшие в ночь, когда девочка-мальчик, восседая на полу в центре нашей комнаты и вещая свои пространные сказания, выгонялась Анькиным веским:

- Люба, ты спать хочешь?

- Ну да…

- Так ИДИ СПАТЬ!

сменились вечерами хихиканья и заигрываний. Анька намекала, но настолько туманно и невнятно, что объяснить это можно было как угодно, Люба заводилась и звала новое пухленькое (а своей любовью к толстеньким девочкам она к окончанию первого курса была известна на все общежитие) увлечение к себе в комнату делать ей массаж. Анька мялась для приличия, но спустя несколько минут не выдерживала и покидала комнату на н-ное количество времени, исчезая за дверью Любиной комнаты. Потом полуголая и довольная Аня прибегала обратно и возмущенно заявляла, что Люба к ней приставала.

Но на большее нашей драгоценной соседки не хватало. Анька оказалась трусовата…



А потом Люба влюбилась в нашу кураторшу.

Ирина Борисовна была женщина активная и веселая. Она читала нам высшую математику, которую понимала чуть лучше нас, называла наш курс баранами и еще одной цитатой из «Алисы в стране чудес», танцевала на лестничных площадках, рассказывала анекдоты и втихаря была к нам привязана.

В то время у нас были чрезвычайно социально активные выпускники, они устраивали праздники, писали стенгазеты, и Люба вполне так осторожно влилась в поток. В какой-то момент на стене у деканата появилась еще один ватман, озаглавленный «Киник» и помимо всего прочего содержащий два ценных материала: шутку про Лену Шарикову и интервью с «Бориской». На самом деле ничего особо выдающегося в интервью не было, но сам факт его появления не остался незамеченным.

В один из последующих вечеров Люба, как обычно, сидела у нас в комнате и рассказывала про свою мифоподобную любовь к некому человеку, про трагичность и обреченность своих чувств, особенно напирая на словосочетание «этот человек». Анька скептично:

- Надеюсь, это не женщина.

Люба утвердительно:

- Конечно, женщина.

Потом на одной из лекций мы окончательно утвердились в своих подозрениях, когда Люба только открыла рот, желая спросить о чем-то Бориску, а та отреагировала измученно-протестующим:

- Нет, Люба, нет!



…Рассказ рискует быть нескончаемым, и прекратить его придется усилием воли. Итак, кульминация…

Как-то Люба уехала в город. В общежитии оставалась ее соседка по комнате, мягкотелая Настя. Мы нанесли ей визит и в процессе разговора нам пришла гениальная мысль поискать в Любиной тумбочке ту самую тетрадку в полиэтилене. Настя поупиралась, апеллируя к нашей совести, но совести на тот момент в нас было меньше, чем любопытства, поэтому тетрадь мы все-таки достали.

В ней не было почти ничего интересного: рисунки, цитаты, разный бред. Но было все же кое-что, достойное нашего внимания. Несколько фотографий, на которых в аналогичной общежитской комнате Люба была запечатлена с незнакомой девушкой лежащими на кровати. Они то обнимались, то держали свечки, а на одной фотографии девушка была обнажена по пояс, а на обороте чужим почерком было написано что-то вроде «да что ты, что ты, что ты…»



Постепенно интерес Любы к нашей компании иссяк, она передислоцировалась в другие квартиры и уже атаковала пухленькую Таню…

Однажды утром я чистила зубы в нашем санузле. К соседней раковине подошла Люба, мы перебросились парой слов. А потом она задумалась на несколько секунд и сказала мне следующее:

- Я очень люблю играть роли...



Закончился первый курс. Люба ушла из университета.

Играть свои роли другой публике…